Девица Колдуин пугающе невозмутима.
Именно пугающе, и мысленно для себя это отметил уже, наверное, каждый аристократ, заседающий в высшей палате с начала правления Эмили (старый состав, говорят, все еще гниет в стенах Колдриджа - маленькое наказание за то, что в свое время никто из них не обеспокоился таинственными обстоятельствами смерти той, старой Императрицы, да будет земля Ей пухом); усевшись за длинным столом переговоров, они вот уже час буравят своими маленькими крысиными глазками императрицу вдвое, а то и втрое младше самого молодого из их числа, но Эмили держит лицо с героической стойкостью.
Она знает, что за каждым ее жестом - наблюдают, каждому ее слову - внимают, каждое ее действие - оценивают, выжидая того момента, когда она просчитается, совершит ошибку и перспектива выбить из под нее трон станет как никогда близка.
Эмили сцеживает усмешку в кулак, когда один из председателей сдавленно выдает что-то похожее на: "Бездна, да сколько можно!", громко зачитывает вслух приказ об очередном повышении тарифов на ввоз островной продукции в Дануолл для привилегированных сословий, такими же отчеканенными фразами отвечает на заранее заготовленные аристократами вопросы, а после молча принимает их единогласное "за" - перечить императрице, ладонь которой любовно оглаживает эфес складного клинка за производством Пьеро Джоплина, очень непросто.
Эмили объявляет заседание закрытым, поднимается с места первой, - ее кресло не скрежещет по мраморному полу, а отодвигается бесшумно и это пугает - напоследок окидывает собравшихся усталым взглядом и только после – стремительно покидает переговорную.
Эмили уверена - аристократы не выразят своего негодования ни через десять минут, ни через час, никогда: известно, что у стен в Башне Дануолла вот уже лет как пятнадцать есть уши, а разговор с недовольными у императрицы краток. Точнее, он, скорее всего, даже не состоится. Просто чье-то поместье очень удачно подвергнется беспристрастному обыску, в ходе которого обязательно найдется иссохшее тельце дохлой чумной крысы, финансы окажутся нажитыми обманным путем во время правления предателя Хайрема Берроуза, да и присутствие ваше в столице резко сделается неугодным, если не опасным для жизни. Вашей жизни.
Все потому, что девица Колдуин - давно не девица, а какая-то порченая, злая, жестокая пародия на Джессамину, которая, в отличие от последней, пережила уже третье покушение, довольно успешно ведет этот свой список достижений и останавливаться не собирается.
- Леди Каллиста, - когда аристократы расходятся, Эмили шепотом заговаривает с чуткой и тихой статс-дамой, застывшей у входа, и ее исполненные лживого официоза слова эхом отскакивают от голых стен - здесь уже давно не висят портреты старых правителей Империи. - Мы так давно не беседовали с вами. Надеюсь, вы вняли моей скромной просьбе? Лорд-защитник проведет вечер у королевского лекаря?
В своем безобидном, на первый взгляд, обращении Эмили пугающе настойчива: она хваткой истлевшего мертвеца впивается в хрупкую ладонь леди Каллисты Карноу, намекая, что не примет отказа, и первая статс-дама, к вящему удовольствию молодой императрицы, утвердительно кивает.
- Прекрасно, - Эмили ослабляет хватку мгновенно, невозмутимо склоняя голову в редком жесте благоволения. Леди Каллиста выглядит напуганной, но когда это имело значение? – Отмените все запланированные на вечер встречи. Я планирую посетить город и нет, лорду-защитнику совсем необязательно об этом знать.
Она бежала по крышам так быстро, что, казалось, еще чуть-чуть – и выплюнет собственные легкие; бежала быстрее своего голоса, потому что ей хотелось злорадно рассмеяться, потешаясь над стражниками, не признавшими в ней собственную императрицу.
Под «посещением города» Эмили имела в виду банальный побег из Башни – от проблем, от аристократов с мозгами синезубой миноги, от тяжелого, как два метра земли над крышкой гроба, обвиняющего взгляда Корво. Они не успеют ее хватиться – Эмили вернется глубокой ночью, как принцесса из глупых историй, которые она читала в детстве. У Дануолла полно своих историй – мерзких, забившихся вместе с крысами под холодные камни мостовой, стоит только захотеть – и этот гнилой мешок вскроется под тончайшим прикосновением.
Эмили хотела знать их все до единой.
Она остановилась только тогда, когда от быстрого бега заныли внутренности; медленно и бережно ступая по стальным черепицам крыш, присела у самого края кровли, свесив длинные ноги вниз и перевела дух.
Город был… хорош в это время суток. Ни намека на чуму, выкосившую большую часть обывателей пятнадцать лет назад. Эмили могла бы полюбить Дануолл вновь, не затопи она его из мести красной смертью вместо черной своими же руками.
- С ней это никак не связано. Знаешь ли…
Она бы не обратила внимания на долетевший до нее обрывок случайного разговора, не зацепись ее рассеянный взгляд за выбивающуюся из общей картины деталь: даже со своей высоты Эмили заметила вышагивающего подле говорящего аристократа огромного кота. Экзотика, как она есть – похожие, если верить словам и наброскам Соколова, водились и на Тивии, но привезти столь дорогое зверье в столицу?..
- Чудно, - Эмили резюмирует сухо, так же осторожно, как прежде, поднимается на ноги, справедливо рассудив, что передышка закончилась и готовится бежать дальше.
Но вторая деталь цепляет ее взгляд; деталь, которая не диссонирует с пейзажем, напротив – она этому пейзажу принадлежала всегда.
- Эй, ты, холуй лощеный!
Рослый бандит по ту сторону переулка стремительно движется к загулявшему аристократу и, признаться, Эмили не может его винить: свернуть вечером в безлюдный коридор особняков – все равно, что подписать себе смертный приговор. Остатки отребья с Боттл-Стрит все еще терроризируют улицы Дануолла (несмотря на то что большую их часть Эмили великодушно обезглавила), но конкретно этот случай, откровенно говоря, не в списке ее проблем.
Эмили поднимается, делает шаг назад, но то ли черепицы, то ли собственные ступни подводят ее и она, поскальзываясь на ровном месте, стремительно летит вниз. Нет, у нее и впрямь длинные ноги и она знает, как правильно сгруппироваться, чтобы ничего не сломать, но даже эти познания не спасают ее от неприятного, если не болезненного, падения на грязную землю.
- Бездна тебя раздери… - Эмили чертыхается, резво поднимается (правый бок чувственно пульсирует от боли и ей приходится стиснуть зубы, чтобы не чертыхнуться еще раз) на ноги и осматривается только для того, чтобы обнаружить себя зажатой в узком проулке между несостоявшимся бандитом и дворянином с ручным котом-переростком. Бандит выглядит искренне шокированным - Эмили ему в том не уступает. К тому же, еще и платок с лица слетел – для полного набора неудач осталось только скомпрометировать себя перед незнакомцами.